Главная/

Педагогика /

Изучение творчества И.А. Гончарова в школе

полям, лесам, оврагам и кустарникам в разорванной одежде отдает либо причудливым суеверием, либо какими–то субъективными завихрениями психики. Поэтому, пропуская эти страницы с их искусственной и напряженной патетикой, я предлагаю ребятам зачитать XIII гл. в части третьей, где при помолвке Марфеньки и Викентьева бабушка не хуже Кабанихи из «Грозы» А–Н.Островского пытается «блюсти старину». Художественного мастерства и юмора здесь бездна. Читаем мы также небольшой фрагмент из пятой части VII гл., от слов: «Ей наяву снилось, как царство ее рушилось...» и до слов: «Старуха зашаталась и ощупью искала опоры, готовая упасть...»

В иных случаях в беседе о бабушке предлагаются классу такие вопросы: «Что сделало бабушку самым уважаемым человеком в городе?», «Какие провинциальные предрассудки она разделяет?» и «Чем возвышается над ними?», «Почему она сначала принимала Тучкова, а потом изгнала его?», «Как проявилось нравственное родство Райского, Веры и бабушки в этой сцене?», «Можно ли добавить к этому списку Волохова?», «Как бабушка воспитывает внучек? За кого и больше боится?», «Почему об «обрыве» Веры бабушка говорит: «Мой грех»?, «В чем отличие «ложного шага» бабушки от «обрыва» Веры»?

О дамах типа Полины Крицкой Гончаров писал, что русское общество его времени «битком набито такими женщинами, которых решетка тюрьмы, т.е. страх, строгость узды, а иногда еще хуже — расчет на выгоды — уберегал от факта, но которые тысячу раз падали и до замужества, и в замужестве, тратя все женские чувства на всякого встречного, в раздражительной игре кокетства, легкомыслия, праздного таскания, притворных нежностей, вздохов и т.п., куда уходит все, что есть умного, тонкого, честного и правдивого в женщине».

Однако Крицкая не корыстолюбива, как названные кокетки, не развратна, как Ульяна; ее своеобразие в жажде поклонников — это ее невроз. Отсюда полуфарсовая трактовка этого типа. Но вместе с Полиной проходит еще один мотив: безрезультатная погоня женщины за своей уходящей красотой. Кроме того, в образе Крицкой «вмонтированы» сюжетно–аксиологические скрепы: она, с одной стороны, как бы смягчает «факт» («обрыв») Веры и даже делает более выпуклыми достоинства этой незаурядной девушки, которая не «тратит все женские чувства на всякого встречного» и т.д. С другой стороны, она оттеняет и достоинства Райского, который в эротическом плане не только не всеяден, но даже изысканно избирателен, к тому же еще и рыцарственен: любую женщину, даже Полину и Матрену, он готов защитить от унижения.

Если к «семейному блоку» (бабушка, Вера, Марфенька), к которому эпизодически приближаются Райский и раза два Марк, автор относится с любовной снисходительностью, то к «тушинскому блоку» (куда, кроме хозяина лесопилки, входят его приятели и работники), Гончаров питает устойчивое уважение, желая склонить к тому же и персонажей первого блока, и Райского, и читателей. Родословную этого типа учащиеся наполовину могут вспомнить (гоголевские Костанжогло, откупщик Му–разов; у Гончарова — Петр Адуев и Андрей Штольц).

Нужно зафиксировать в классе и новые черты «деятеля»: честность, сердечность, надежность. Тушин типичен как разночинец. За шесть лет до появления романа «Обрыв» Н.Г.Чернышевский писал, что дворянские интеллигенты не могли иметь главные черты сменившего их типа: «хладнокровную практичность, ровную и расчетливую деятельность, деятельную рассудительность». Однако Тушин почти не раскрыт психологически. Связки Райский — Тушин и Вера — Тушин мало что проясняют. В глазах Веры он вроде доброго медведя; в оценке Райского — слишком уж простоват (почти глуповат, примитивен). Но именно Райского писатель отправляет в «Дымок», который производит на Бориса благоприятное впечатление.

Гончаров, как и его писатели–современники (Гоголь, Чернышевский, Достоевский, Л.Толстой), не избежал наклонности к морализму и утопизму. Притом его не столько интересует «теория общественного механизма с успокоением всех и каждого на своем деле и своем месте» (Н. А. Добролюбов), сколько, скажем так, организаторы народного труда. В отличие от Чернышевского, который пытался в четвертом сне Веры Павловны представить общество будущего как «федерацию сельских общин» (Г.Плеханов), Гончаров избегает какой–либо регламентации, социологических и политических предписаний. Писатель не прочь предложить России союз дворянства с буржуазией, но, подходя к таким категориям, как «производительные силы» и «производственные отношения», ограничивается лишь сообщением о том, что Тушин завел у себя лесопилку, где сочетает найм и кабалу Кое о чем, правда, можно догадываться, анализируя тандем Бережкова — Тушин. Они не желают, чтобы их работники, в отличие от Сучка, описанного Тургеневым в рассказе «Льгов» («Записки охотника»), раз десять меняли свою профессию. Оба угадывают преимущества специализации. А вообще «идеальная хозяйка» и «идеальный хозяин» пока еще обеспечивают свое производство на интуитивном уровне и элементарном здравом смысле. «Умение жить», по мысли писателя,—, вот база, на которой возможен союз уходящего и грядущего, гармония сословий и, в конечном счете,— благосостояние России.

Любопытно, однако, что Тушин, как бы вопреки общей концепции трилогии и религиозной установке «Обрыва», не набожен, как гоголевский откупщик, не культурен, как Петр Адуев (тот Пушкина «знает наизусть»), очевидно, не мог бы, как Штольц с Обломовым, поговорить о музыке. Это настораживает. Предельно острым и открытым остается в романе вопрос: возможен ли синтез религии, предприимчивости и меценатства в размерах, дающих социально значимый позитивный результат? Появятся ли бабушки и Тушины в таком количестве, которое даст новое качество? Сам автор об этом внятно сказать не может, а предлагает следующее назидание: как бы то ни было, но обновление, которого жаждала Вера, лучше, чем разрушение, на которое был нацелен Марк.

Поскольку последний роман Гончарова более любовный, чем все предшествующие в его творчестве, то формулу «уменье жить» можно рассмотреть с учащимися и в области любовного быта. Мудрость этого звена жизнетворчества была высказана еще в первом романе старшим Адуевым: жениться надо по любви и с расчетом. (То же и о замужестве прибавит Гончаров в третьем романе.) Но для «Обрыва», как считает последний исследователь, характерно прежде всего христианское разумение любви, признание нравственно–целительной миссии одухотворенной женственности, идея всепоглощающего и пронесенного через всю жизнь героя его чувства к единственной возлюбленной, а также та гармоническая семья, которая мыслилась примером и образцом для иных общественных отношений людей (В.А.Недзвецкий). Идеальная, набожная семья позволит людям усовершенствоваться, а эти преображенные люди усовершенствуют и сам общественный строй — примерно такая формула прогресса вычитывается из «Обрыва».

На последнем уроке я раздаю темы сочинений. Классные: Образ Райского, Вера и Марфенька. Образ Бабушки, Что мне нравится и что не нравится в романе «Обрыв» ? Домашние: Мои наблюдения над мотивом «обрыва» в одноименном романе И.А.Гончарова, «Мысль семенная» в романе И–А.Гончарова «Обрыв», Какие размышления о творческом труде в романе Гончарова заинтересовали меня?. Как я отношусь к любовным историям, изображенным в романе «Обрыв»?, Тема прогресса в романе И.А.Гончарова «Обрыв», Роман И.А.Гончарова «Обрыв» в русской критике (на материале статей М.Е.Салтыкова–Щедрина «Уличная философия» и Н.В.Шелгунова «Талантливая бесталанность»).

Заключение

В заключении мне бы хотелось подвести некоторые, возможно – предварительные – итоги. В процессе разработки системы уроков по роману «Обрыв» была окончательно прояснена важная роль пообразного анализа и одновременно необходимость включения элементов других видов анализа.

Уроки были разделены по тематическому принципу, в ходе каждого из них учащиеся сталкивались как уже