Главная/

Психология, общение, человек, теории /

Для чего нужна агрессия?

целесообразного, существует также и все не настолько нецелесообразное, чтобы отбор уничтожил его немедленно. Однако в данном случае мы обнаруживаем нечто совершенно иное. Отбор, этот суровый страж целесообразности, не просто «смотрит сквозь пальцы» и пропускает второсортную конструк­цию — нет, он сам, заблудившись, заходит здесь в гибель­ный тупик. Это всегда происходите тех случаях, когда отбор направляется одной лишь конкуренцией сородичей, без связи, с вневидовым окружением. Мой учитель Оскар Хейнрот часто шутил: «После

крыльев фазана-аргуса, темп работы людей западной ци­вилизации — глупейший продукт внутривидового отбо­ра». И в самом деле, спешка, которой охвачено индустри­ализованное и коммерциализованное человечество, явля­ет собой прекрасный пример нецелесообразного развития, происходящего исключительно за счет конкуренции меж­ду собратьями по виду. Нынешние люди болеют типичны­ми болезнями бизнесменов — гипертония, врожденная сморщенная почка, язва желудка, мучительные невро­зы, — они впадают в варварство, ибо у них нет больше времени на культурные интересы. И все это без всякой не­обходимости: ведь они-то прекрасно могли бы договорить­ся работать впредь поспокойнее. То есть, теоретически могли бы, ибо на практике способны к этому, очевидно, не больше, чем петухи-аргусы к договоренности об уменьше­нии длины их перьев.

Причина, по которой здесь, в главе о положительной роли агрессии, я так подробно говорю об опасностях внутривидового  отбора, состоит в следующем: именно агрессивное поведение - более других свойств и функций животного - может за счет своих  пагубных результатов перерасти в нелепый гротеск.

В дальнейших главах мы уви­дим, к каким последствиям это привело у некоторых жи­вотных, например у египетских гусей или у крыс. Но прежде всего — более чем вероятно, что пагубная агрессивность, которая сегодня как злое наследство сидит в крови у нас, у людей, является результатом внутривидового отбора, влиявшего на наших предков  десятки тысяч  лет на протяжении всего палеолита. Едва лишь люди про­двинулись настолько, что, будучи вооружены одеты и социально организованы, смогли в какой-то степени огра­ничить внешние опасности — голод, холод, диких зверей, так что эти опасности утратили  роль существенных  селекционных факторов,— как тотчас же в игру должен был вступить пагубный внутривидовой отбор. Отныне движущим фактором отбора  стала война, которую вели друг с другом враждующие соседние племена; а война должна была до крайности развить все так называемые «воинские доблести». К сожалению, они еще и сегодня многим кажутся  весьма заманчивым идеалом, — к этому мы вер­немся в последней главе нашей книги.

Возвращаясь к теме о значении поединка для сохране­ния вида, мы утверждаем, что он служит полезному отбо­ру лишь там, где бойцы проверяются не только внутриви­довыми дуэльными правилами, но и схватками с внешним врагом. Важнейшая функция поединка — это выбор боевого защитника семьи, таким образом еще одна функция внутривидовой агрессии состоит в охране потомства. Эта функция настолько очевидна, что говорить о ней просто нет нужды. Но чтобы устранить любые сомнения, доста­точно сослаться на тот факт, что у многих животных, у ко­торых лишь один пол заботится о потомстве, по-настоя­щему агрессивны по отношению к сородичам представи­тели именно этого пола или же их агрессивность несрав­ненно сильнее. У колюшки — это самцы; у многих мелких циклид — самки. У кур и уток только самки заботятся о потомстве, и они гораздо неуживчивее самцов, если, ко­нечно, не иметь в виду поединки. Нечто подобное должно быть и у человека.

Было бы неправильно думать, что три уже упомянутые в этой главе функции агрессивного поведения — распре­деление животных по жизненному пространству, отбор в поединках и защита потомства — являются единственно важными для сохранения вида. Мы еще увидим в дальней­шем, какую незаменимую роль играет агрессия в большом концерте инстинктов; как она бывает мотором — «моти­вацией» — и в таком поведении, которое внешне не имеет ничего общего с агрессией, даже кажется ее прямой проти­воположностью. То, что как раз самые интимные личные связи, какие вообще бывают между живыми существами, в полной мере насыщены агрессией, — тут не знаешь, что и сказать: парадокс это или банальность. Однако нам при­дется поговорить еще о многом другом, прежде чем мы до­беремся в нашей естественной истории агрессии до этой центральной проблемы. Важную функцию, выполняемую агрессией в демократическом взаимодействии инстинктов внутри организма, нелегко понять и еще труднее описать.

Но вот что можно описать уже здесь — это роль агрессии в системе, которая порядком выше, однако для понимания доступнее; а именно —в сообществе социальных животных состоящим из многих особей. Принципом орга­низации, без которого, очевидно, не может развиться упо­рядоченная совместная жизнь высших животных, являет­ся так называемая иерархия.

Состоит она попросту в том, что каждый из совместно живущих индивидов знает, кто сильнее его самого и кто слабее, так что каждый может без борьбы отступить перед более сильным — и может ожидать, что более слабый в свою очередь отступит перед ним самим, если они попа­дутся друг другу на пути.

Шьельдерупп-Эббе был первым, кто исследовал явление иерархии на домашних курах и предложил термин «порядок клевания», который до сих пор сохраняется в специальной литературе, особенно анг­лийской. Мне всегда бывает как-то забавно, когда говорят о «порядке клевания» у крупных позвоночных, которые вовсе не клюются, а кусаются или бьют рогами. Широкое распространение иерархии, как уже указывалось, убеди­тельно свидетельствует о ее важной видосохраняющей функции, так что мы должны задаться вопросом, в чем же

эта функция состоит.

Естественно, сразу же напрашивается ответ, что та­ким образом избегается борьба между членами сообщества. Тут можно возразить следующим вопросом: чем же это лучше прямого запрета на агрессивность по отношению к членам сообщества? И снова можно дать ответ, даже не один, а несколько. Во-первых, — нам придется очень под­робно об этом говорить в одной из следующих глав (гл. 11, «Союз»), — вполне может случиться, что сообществу (скажем, волчьей стае или стаду обезьян) крайне необходима агрессивность по отношению к другим сообществам того же вида, так что борьба должна быть исключена лишь внутри группы. А  во-вторых, напряженные отношения которые возникают внутри сообщества вследствие агрессивных побуждений и вырастающей из них иерархии, могут придавать ему во многом полезную структуру и прочность. У галок, да и у многих других птиц с высокой обще­ственной организацией, иерархия непосредственно при­водит к защите слабых. Так как каждый индивид постоян­но стремится повысить свой ранг, то между непосредственно ниже- и вышестоящими всегда возникает особенно сильная напряженность, даже враждебность; и наоборот, эта враждебность тем меньше, чем дальше друг от друга ранги двух животных. А поскольку галки высокого ранга, особенно самцы, обязательно вмешиваются в любую ссору между двумя нижестоящими — эти ступенчатые разли­чия в напряженности отношений имеют благоприятное следствие: галка высокого ранга всегда вступает в бой на стороне слабейшего, словно по рыцарскому принципу «Место сильного — на стороне слабого!».

У тех  же у галок с агрессивно-завоеванным ранговым поло­жением связана и другая форма «авторитета»: с вырази­тельными движениями индивида высокого ранга, особен­но старого самца, члены колонии считаются значительно больше, чем с движениями молодой птицы низкого ранга. Если, например, молодая галка напугана чем-то малозна­чительным, то остальные птицы, особенно старые, почти не обращают внимания на проявления ее страха. Бели же подобную тревогу выражает старый самец — все галки, какие только могут это заметить, поспешно взлетают, об­ращаясь в бегство.