Главная/

Москвоведение /

Конференция к 850-летию Москвы: страницы истории

прибыва­ли желающие поступить в ряды ополчения. Быстро раскупался весь тираж "Московских ведомостей", где сообщалось о положении на фронте. Боль­шим успехом пользовались карикатуры на Наполеона и его армию, кото­рые вывешивались близ Кремля на ограде собора Казанской богоматери. Патриотический подъем охватил все слои общества. Передовые дворяне шли в добровольческий полк Мамонова. Купцы в день встречи с посетив­шим Москву Александром I за полчаса собрали по подписке 2 млн. 400 тыс.рублей, которые жертвовали на защиту Москвы и страны. Но патрио­тизм московских толстосумов был весьма своеобразен. Они повысили це­ны на оружие в 5-8 раз.

Дворянство боялось возможного народного бунта не менее, чем французов. Ведь оружие получали все, записавшиеся в ополчение, в том числе и крестьяне. Еще в начале июля, когда в Москву предполагался визит Александра I, среди московских дворян распространился паничес­кий слух о назревающем "бунте". Растопчин приказал запереть все ко­локольни и перерезать веревки у колоколов, чтобы "чернь" не восполь­зовалась набатом для сигнала к "грабежу". Царь обратился с манифес­том к Москве, где она была названа "главою всех прочих городов рос­сийских". Но даже предполагаемая мирная манифестация по случаю при­езда царя показалась властям подозрительной. Тысячи встречавших так и не дождались Александра I. Не доезжая до Москвы, он вдруг остано­вился в деревне Перхушково. И только ночью царь решился въехать в спящий город.

С большой радостью и надеждой на скорый перелом в ходе войны встретили Москва и вся Россия известие о назначении М.И.Кутузова главнокомандующим русской армией. Шли дни, а отступление продолжа­лось.

Наконец, 26 августа грянуло Бородинское сражение - одна из ве­личайших битв в мировой истории. Близость Москвы придавала воинам неизмеримую энергию. Они с честью вышли из единоборства с численно превосходящим врагом, нанеся армии Наполеона удар, от которого она уже не была в состоянии оправиться.

Но русская армия продолжала отступать. С 28 августа усилился отъезд из Москвы не только жителей привилегированных сословий, но и

трудового люда. И все-таки москвичи надеялись, что под Москвой будет

дан последний бой наполеоновским войскам. Между тем Растопчин 30 ав­густа опубликовал обращение, в котором призывал москвичей вооружать­ся, кто чем может, и быть готовыми под его предводительством встре­тить французскую армию у стен Москвы. Этот призыв нашел горячий отк­лик в народе. На следующий день москвичи "в числе нескольких десят­ков тысяч" стали собираться за Пресненской заставой на Трех Горах. До заката ждали "предводителя", но он так и не явился. 1 сентября состоялось решение Военного совета в Филях оставить Москву без боя. Через город проходили отступавшие войска. Вслед за ними 1 и 2 сен­тября Москву стали покидать жители, сплошными потоками устремившиеся через северные, восточные и южные заставы. Спешно вывозили раненых и государственные ценности, эвакуация которых началась ранее, но шла очень неорганизованно. Город опустел. По приказу Кутузова Растопчин распорядился вывезти из Москвы пожарные трубы и личный состав пожар­ных команд. В понедельник 2 сентября около 2 часов Наполеон достиг Поклонной горы, в трех верстах от Москвы, и здесь остановился. Офи­церы и солдаты наполеоновской армии с вожделением смотрели на огром­ный город, с именем которого они связывали отдых, теплые квартиры и, наконец, победный мир."Так вот он, этот знаменитый город! Давно по­ра!"- вымолвил император. Он ждал депутацию "от бояр", которые по­корно и подобострастно, как это было во многих побежденных столицах, вручат ему ключи от города. Время шло, а депутация не появлялась. Наполеон приказал послать за "боярами". При этом он сказал спутни­кам: "Может эти жители не умеют сдаваться; здесь все ново как для меня, так и для них".

Однако эта мысль пришла императору в голову слишком поздно. Ес­ли бы он подумал об этом до перехода через Неман...

Вернувшиеся разведчики доложили императору, что Москва пуста. Наполеон не поверил. Прождав полчаса, он дал знак. По пушечному сиг­налу войска рванулись к Москве. С невообразимым шумом, в клубах пыли наполеоновские войска вскоре подошли к Дорогомиловской заставе. Про­хаживаясь вдоль Камер-коллежского вала, Наполеон опять стал ждать депутацию. Вновь и вновь ему доносили: "Москва пуста!". Находившийся при штабе французской армии пленный русский чиновник Ф.Корбелецкий

заметил, что этой вестью Наполеон был поражен "как громовым ударом".

Обычно холодный и сдержанный, он потерял самообладание и долго ме­тался в растерянности подле стоявших навытяжку генералов. События этого дня настолько вывели Наполеона из равновесия, что он, приказав войскам двигаться в город, остался ночевать на Дорогомиловской зас­таве.

Тремя колоннами, с музыкой и барабанным боем французская армия вступила в Москву. Но и это не бодрило солдат Наполеона, шагавших по безлюдным улицам. Безмолвием встретил город непрошеных гостей. "Ни одной струйки дыма не поднималось из труб домов,- писал Сегюр (сек­ретарь Наполеона),- ни малейшего шума не доносилось из этого обшир­ного и многолюдного города. Казалось, как будто триста тысяч жите­лей, точно по волшебству, были поражены немой неподвижностью. Это было молчание пустыни." Но вскоре враг почувствовал, что Москва жи­ва, Москва не сдалась. Когда французы подошли к Кремлю, из-за стены в них неожиданно грянул залп. Ружейным дымом окуталась Никольская башня. Горстка отчаянных храбрецов числом не более 200 человек, шед­ших на верную смерть, вступила в бой с французскими батальонами. "Таковы были единственные москвичи,которых оставили нам, как дикий, варварский залог народной ненависти,"- отмечал по этому поводу в своих записках Сегюр. Французы открыли по смельчакам огонь из пушек, чтобы проложить себе дорогу.

Не успели французские войска стряхнуть дорожную пыль и отдох­нуть, как начался грандиозный московский пожар. О его причинах до сих пор спорят историки. Трудно сказать, в какой мере к пожару при­частны оставшиеся в Москве жители, не желавшие, чтобы город достался врагу. Мародерские акты захватчиков во всяком случае сыграли в этом немалую роль. Сначала французы не придали значения возникшим там и сям очагам огня. Но пожар ширился, охватывая все новые и новые квар­талы. Перебравшиеся в Кремль Наполеон и его свита с беспокойством взирали на разраставшееся пламя пожара. Сухая и теплая осень благоп­риятствовала распространению огня. Горели торговые ряды в Китай-го­роде. Пожар бушевал на Арбате, Поварской, Кудринской. Огонь свирепс­твовал на Моховой, Тверской, Пречистенке. Пылало Замоскворечье. Ка­залось, горели и земля и вода - на Москве-реке полыхали баржи с се-

ном. К полуночи 3 сентября из Кремля ничего не было видно, кроме из­вивающихся языков пламени, поднимавшихся чуть ли не до облаков. На­полеон был вынужден покинуть Кремль, направиться в Петровский заго­родный дворец. Сегюр говорит, что этот путь пролегал "по огненной земле, под огненным небом и между двух огненных стен". Поднявшийся ураганный ветер придал пожару новую ужасающую силу. Зарево пожара было видно на расстоянии более 100 верст. Все попытки французских солдат справиться с огнем оказались тщетными.

Шесть дней горела Москва (пожар утих лишь 8 сентября). Погибло три четверти городских строений (по официальным данным, из 9151 дома сгорело 7632). "Это предвещает нам великие бедствия",- сказал Напо­леон, глядя на разрушительную работу огня в занятом его армией горо­де. Дым Бородинского сражения и московского пожара затмил "солнце Аустерлица".

Без крова и продовольствия (пожар уничтожил и провиантские склады), в преддверии холодов, без надежды на